Случилось однажды так, что у Ленина отлетела голова. И не просто покинула привычное место на шее, но и разбилась вдребезги. Событие для восьмидесятых годов двадцатого века, мягко говоря, неординарное. Ясно, что речь не о живой голове вождя и даже не о той, которая лежит посреди Москвы в Мавзолее. «Неприятность» произошла с гипсовой частью тела Владимира Ильича. Тем не менее шума эта история наделала на весь Ленинград, а главное, наставила на путь истинный одного из, как сейчас говорят, авторитетных предпринимателей.
1983-й, а может, 1984 год. В одной из школ города на Неве завелся музей революции. Будем честны – музейчик. Рационально верующая в большевиков директор школы Янина Сергеевна Сухарева решила организовать на третьем этаже подотчетного учреждения место для коммунистической молитвы под названием «Уголок Октября». Основой экспозиции стала метровая гипсовая копия товарища Ульянова, полученная Яниной Сергеевной в качестве – вы не поверите – взятки, с которыми последователи симбирского студента яростно боролись, как мы все знаем. Возможно, именно этот кармический бумеранг и стал всему виной. Цель у мзды была тривиальной. Скульптор средней руки очень хотел, чтобы его сын учился в данной школе. Он нашел дверь к директрисе и предложил такой оригинальный ход, как установка памятника Ленину в школе. Янина Сергеевна, женщина практичная и с фантазией, подумала, что такое идолопоклонничество выделит ее среди других директоров и точно приведет к ремонту школы или, по крайней мере, того этажа, где будет находиться статуя. Кстати, вопрос, в какой позе будет стоять вождь, стал неожиданно камнем преткновения. Творец предложил стандартный памятник – «Ленин куда-то показывает рукой».
– И в какую сторону должен показывать Владимир Ильич?
Янина Сергеевна в миру была учителем географии.
– В смысле, в какую?
– Ну, на север, на юг или, не знаю, на восток, может быть? Надеюсь, не на запад.
Скульптор подвис:
– А это имеет значение?
– А это я вас спрашиваю. Вы же их много уже сделали. Должна же быть какая-то логика. Вон, я слышала, мечеть и церковь строят в соответствии со сторонами света. Может, с Лениным так же? Может, он должен всегда показывать на Зимний дворец. Знаете, не хотелось бы ошибиться. Могут же понимающие люди заглянуть.
– Давайте спросим у кого-нибудь, – предложил мастер.
– У кого? Вы хотите, чтобы я, директор одной из лучших школ города Ленина, кому-то дала понять, что не знаю такого общеизвестного факта?
Тучи над будущим сына скульптора начали сгущаться, но выход был найден:
– Я знаю, что делать. Можно его поставить на крутящуюся подставку и…
Янина Сергеевна скептически посмотрела на скульптора и поняла, что если генетика существует, то новый ученик за места на олимпиадах бороться не будет. Стало очевидно – взяточник может только лепить. Думать ему противопоказано.
– Вы предлагаете из Ленина сделать флюгер или карусель?
– Нет, я просто подумал… А давайте…
– Давайте без «давайте».
Янина Сергеевна взяла инициативу в свои руки:
– Вы можете сделать Ленина без указывающей руки?
– Как без руки? Совсем?
Директор школы начала гордиться своими учениками, которые до этого казались ей непроходимыми тупицами.
– Нет, разумеется. С руками, но пусть он их держит в карманах. Так мы решим вопрос выбора стороны света. Смотреть он, я надеюсь, может куда угодно. Сможете?
– Да, конечно!
Восхищению скульптора не было предела.
Пока лепили Ильича, Янина Сергеевна насобирала еще каких-то артефактов. Например, газету «Правда» от 7 ноября 1937 года, дня двадцатилетия революции, и организовала экспозицию. Газету, кстати, через некоторое время убрали. Учитель истории на торжественном приеме в школьной столовой, закусывая компот с водкой винегретом, порадовал Янину Сергеевну тем фактом, что именно в 1937 году почти все организаторы революции принудительно отправились строем в мир иной. Их расстреляли как врагов народа. С революциями всегда такая неразбериха в итоге получается. Лучше не начинать. Янина Сергеевна, наслушавшись историка, газетку от греха подальше выменяла на копченую колбасу у какого-то товароведа-коллекционера. Но это все мелочи. Главное, что памятник В. И. Ленину занял свое место в просторной школьной рекреации. Справа и слева от него поставили горшки с цветами, и Янина Сергеевна вменила учителям, преподающим на этом этаже, следить за поливом. Те перепоручили школьникам старших классов, от старшеклассников задание упало к пионерам, от пионеров – к октябрятам и наконец – к школьной уборщице. В итоге цветы регулярно засыхали. Назначались новые ответственные, но ничего не менялось, как и во всей стране. Чаще всего гипсовый вождь видел вокруг себя лишь горшки с землей. Думаю, он уже начал искать крестьян, которым бы ее отдать, но в него неожиданно прилетел арабский мячик, и жизнь статуи развернулась на 180 градусов.
Кстати, всегда было интересно, почему теннисные мячи называли арабскими, и знают ли об этом арабы. Ну да бог с ней, с этимологией. Для чего нужны в школе рекреации? Правильно. Чтобы детишкам было где играть в футбол любым предметом, кроме кирпича. Обеспечить всех советских детей полями и мячами не удалось. Выкручивались, как могли. Играли всем подряд. Ластики, или, как их там, стирательные резинки, всякие баночки, коробочки, целлулоидные шарики и, наконец, теннисные мячи занимали детишек часами.
Ленинская рекреация была немаленькой, и три семиклассника спокойно дулись в футбол после уроков, не боясь повредить статую. Но у судьбы были иные планы. Проходивший мимо громила из десятого класса, к которому прилетел мяч, со всей дури отбил его, изобразив Роберто Карлоса. Мяч, как ракета, полетел в сторону намоленного пионерами уголка Ленина. На то он и десятиклассник, чтобы уметь испаряться, когда дело пахнет керосином. Не успел арабский снаряд влететь в Ильича, как великий футболист исчез.
Семиклассники охнули.
Статуя зашаталась.
Вождь мирового пролетариата стукнулся затылком об стену и потерял голову. Безо всяких булгаковских Аннушек, отмечу. За те доли секунды, пока голова летела вниз, футболисты стали верующими. Бог услышал детские молитвы – и голова Ленина упала в горшок с землей, да так ровно, что вспомнились кадры из знаменитого фильма «Голова профессора Доуэля». Вождь рос из почвы весьма органично.
– Нам конец, – прервал молчание несуразный Коля по кличке Болт.
– Старшеклассник слился, кто он – мы не знаем. Зато много кто видел, что мы здесь играли. За голову Ленина нам наши головы оторвут. Чего делать будем?
Шесть глаз смотрели на Ильича в горшке.
– Повезло, что в горшок упала, хоть не разбилась. – Долговязый Костя Крынкин начал искать в ситуации светлую сторону.
– Офигенно повезло. Может, пойдем прямо сейчас к Янине, сдадим целую голову, пятерку получим. Костян, ну какое «повезло»!
– Болт, ты что, тупой? Ее приклеить можно.
Крынкин вынул дедушкину голову из, так сказать, клумбы, отряхнул и приставил назад. Скол был идеальным. Петька и Болт хором выдохнули:
– Нужен клей. Побежали к трудовику!
– Какой трудовик?! Он спросит, зачем клей, или с нами пойдет. Да и вообще не факт, что он у себя. Жёвка нужна. Есть у кого?
– Крынкин, ты нормальный? Ты хочешь голову Ленина на жвачку приклеить?
Болт не унимался, но Костя был до предела логичен:
– Есть идеи лучше? До перемены десять минут. Пока ты клей найдешь… На жвачке она день точно простоит, а я из дома клей завтра притащу, и приклеим. У кого жёвка есть?
Болт почему-то мялся и смотрел в пол.
– Болт, ты чего? У тебя жёвка есть, а ты давать не хочешь?! – Крынкин практически кричал.
Круглолицый Болт хмуро ответил:
– Это не простая жёвка. Это «Дональд».
Надо отметить, что жевательная резинка «Дональд» в советское время приравнивалась к спортивной машине сегодня. За нее продавали душу, тело и прочие человеческие активы.
– Откуда?
Двое друзей на минуту забыли про Ленина.
– Купил.
– У кого?! У Зайцева? Ты же сказал, что у этого барыги никогда ничего не купишь?
Гриша Зайцев был настоящим инфантом терриблем всея школы. Хулиган, драчун и, наконец, бессовестный и беспощадный спекулянт. Папа у него был моряком и приво-зил Грише всякий зарубежный яркий хлам, который от бедности в СССР ценили дороже золота. Много чего продал Зайцев школьникам, но ничего не было притягательнее жевательной резинки «Дональд». Я тоже до сих пор дрожу от воспоминаний о ее запахе, а еще в ней были вкладыши, и они стоили отдельных денег. Стыдно сказать, даже у жеваной – секонд-рот – резинки, и то была цена.
– Я Зое ее купил. Хочу гулять с ней пойти. Я две недели копил…
Парни замолчали. Чувства Болта к Зое вызывали уважение, тем более все знали, что Болт из очень бедной семьи, но Крынкин набрался смелости на адекватность:
– Слушай, Болт, ты же сам сказал, если башку не прилепим, тебе не до Зои будет…
Болт огорчился еще больше, но согласился:
– Ну давайте хоть пожуем все.
Тотем разделили на троих и впали в негу. Каждое движение челюсти вызывало оргазм. Но Крынкин прервал этот кайф:
– Ладно, хорош жевать, давайте уже прилепим эту чертову голову. Петька, у тебя у одного руки растут откуда надо. Сможешь ровно поставить?
– Давайте.
Операция прошла успешно. Голова держалась.
Крынкин нежно покачал статую.
– Дедушка, ты, главное, не кивай, пока я клей не принесу. – В голосе Крынкина слышались забота и уважение. – Валим, пацаны.
На следующее утро Янина Сергеевна привела к памятнику человека из роно. Тот хлопнул Ильича по плечу. Голова накренилась и рухнула. На этот раз мимо горшков. Товарищ из роно был атеистом. Ему никто не помог. Янина Сергеевна сама стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора:
– Владимир Михайлович, статую делал начинающий скульптор, он мог ошибиться в расчетах.
Но Владимир Михайлович не зря носил свою голову. Осмотрев место преступления, он обнаружил не только клепки из жвачки, но и обертку, которую пионеры почему-то не забрали с собой. Она валялась за горшком.
– Янина Сергеевна, скульптор ни при чем. Думаю, это ваши ученики Ленина на днях уронили. Видимо, вчера дело было, раз фантик уборщица не подмела еще. На жевательную резинку прилепили, сорванцы, и жвачка – это ключ к разгадке. Это не наша клубничная, – он рассматривал фантик, как Пуаро: – Это «Дональд». Странно, что они обертку обронили. Торопились, наверное, что тоже о многом говорит. Значит, так, ищите, Янина Сергеевна, кто Владимира Ильича обезглавил.
Последнюю фразу сыщик произнес холодно и резко.
Янина Сергеевна вспыхнула. Она не понимала, шутит чиновник или нет, поэтому решила на всякий случай найти преступника. Проведя опрос общественного мнения, она выяснила, что кто-то видел, как ученики, вроде бы какого-то из седьмых классов, вчера играли в футбол, ну а «Дональд» привел сразу к Зайцеву.
Янина Сергеевна вошла в класс:
– Зайцев, встань! Ну что, доигрался? Теперь у тебя неприятности крупные. Рассказывай, как ты Владимиру Ильичу Ленину голову отбил.
Крынкин & Co вжались в стулья.
– Янина Сергеевна, я не знаю, о чем вы говорите. Какая голова?
Зайцев был спокоен.
– Обычная голова. Вчера тебя видели после четвертого урока играющим в футбол рядом с памятником. А сегодня у него голова отвалилась. Судя по всему, ты ее вчера отломал и на жвачку свою мерзкую иностранную прилепил.
Янина Сергеевна брала Зайцева на понт. Зайцев ответил равнодушно и убийственно:
– Я не мог этого сделать, у меня алиби.
Янина Сергеевна ушла в плоский штопор. Во-первых, слово «алиби» от Зайцева она услышать не рассчитывала. Во-вторых, понт не прошел.
– Что у тебя? – со смесью раздражения, изумления и неуверенности спросила директриса.
– Алиби. Несколько уважаемых человек могут подтвердить, что вчера меня в школе не было.
– Интересно, почему тебя не было и кто эти уважаемые люди?
– Участковый, к примеру. Вчерашний день я провел в милиции, мне не до футбола было.
Янина Сергеевна вышла из пике, настроение ее ухудшилось до предела.
– Я не удивлена. Хорошо, об этом мы отдельно поговорим. Тогда расскажи, кому из одноклассников ты дал жвачку «Дональд».
Лицо Болта вытянулось. Он посмотрел на Зайцева и снова вспомнил о Боге.
– Никому.
– Врешь! И если ты мне правду не скажешь, то все равно будешь отвечать – но уже за всех. Так что лучше скажи сам, тебе и так в нашей школе не место.
– Даю честное пионерское и честное ленинское слово.
– Чтоб я от тебя честного ЛЕНИНСКОГО не слышала!!!
Дальнейшая инквизиторская работа никаких результатов не принесла. Определить виновных не удалось. Зайцева помучили по пионерской линии, но не сильно. Ленина без головы убрали. Скульптор начал лепить нового, что-то там затянул, потом переехал в другой район и сына в новую школу перевел. Затем началась перестройка и «Уголок Октября» умер.
Крынкин на перемене подошел к Зайцеву:
– Спасибо, что не сдал, должны мы тебе теперь. Слушай, Заяц, тут такое дело, Болт жвачку для девушки купил, для Зои, он ей обещал. Ты же знаешь, что у него с деньгами-то не очень, может, продашь со скидкой?
– Интересная у тебя логика: вы мне должны и при этом я еще и дешевле продавать должен. С хрена ли?
– Ну будь ты человеком, мы же в одном классе учимся. У тебя этих жвачек целая коробка, а Болт не ел три дня, чтобы накопить.
– А ты не считай. Можешь за друга заплатить, если тебе его так жалко. Но, честно говоря, у Болта и с жвачкой шансов с бабой нет. Дебил дебилом, а еще и голодранец.
– Заяц, я понимаю, у тебя, кроме денег, в голове ничего нет, но ты за словами-то последи, а то я купить-то куплю, но морду тебе набью.
– Ну попробуй.
Костя попробовал начать потасовку, но Зайцев, который дрался чаще, чем обедал, с трех ударов отправил его в глубокий нокаут и, уходя, пнул ногой.
Жвачку Зайцев продал в итоге с наценкой, сказав, что это за моральный ущерб.
Крынкин после того случая записался в секцию бокса, вошел во вкус, натренировался. Через год он по какому-то другому поводу как следует отметелил Зайцева, сломав ему нос. После школы сам двинул в ВДВ, чем немало удивил родителей – музыканта и университетскую преподавательницу. Знали бы, кто всему виной…
Зайцева через несколько лет взяли на каком-то мошенничестве. Он никого не сдал. Сел один. На шесть лет. На суде лишь сказал, что ни в чем не виноват, что дело сфабриковано и что он дает честное ленинское. Об этом «честном ленинском» год все гудели. Вышел Заяц по амнистии и начал бизнес. Лихой русский бизнес. Бизнес удался.
На одну из встреч одноклассников Зайцев принес Болту коробку «Дональда». Болт, Заяц и Петька поднялись в рекреацию, открыли коробку, напихали в рот по несколько резиновых прямоугольников, обнялись и стали жевать свое детство. Потом Заяц достал бутылку дорогой водки, три рюмки, и они выпили за талантливого и благородного Костю Крынкина, который погиб в никому не нужной и не понятной войне от «дружественного огня», когда свои что-то напутали и накрыли его роту «градами». От него ничего не осталось. Фрагменты тела, говоря официальным языком. Всё.
Гриша Зайцев взял на содержание Костину жену, ребенка и нищих родителей. Государству было не до них. Помянули, собрались уходить, и тут Болт неожиданно спросил:
– Заяц, я вот до сих пор не могу понять, на хрена ты тогда, соврав, сказал «честное ленинское»? Если бы все тогда раскрылось, тебя бы Янина за одно это выгнала.
– Я не соврал.
– В смысле?
– Я же тебе жвачку тогда продал, а не просто отдал. Янина спросила, не «давал» ли я. Есть разница! Я и на суде тогда правду сказал, кстати. Должно быть у человека что-то святое. У меня вот Ленин. Мне папаша всегда говорил, что, если бы не Ленин, были бы мы всей семьей в жопе, а так в люди выбились. Он каждый раз, когда американские ношеные джинсы в СССР за сто рублей продавал, вечером за Ленина пил. А ты что, Болт, думаешь, в Америке тебя кто-нибудь за «Дональд» поцеловал бы?
Болт усмехнулся, а Зайцев вздохнул:
– Такую страну просрали, конечно. Ладно, давайте к Янине зайдем.
– Ой, давайте, она тобой так гордится, особенно после ремонта, который ты в школе отгрохал. Говорит, вырастила настоящего российского купца, еще и невинно осуждённого.
– Осýжденного, Петь, осýжденного.
Самое удивительное, что история эта основана на абсолютно реальных событиях, разве что немного изменены обстоятельства, имена и кое-какие детали. В нашей стране жить так отчаянно прекрасно потому, что ты можешь выйти на улицу, открыть глаза и лицезреть непрекращающуюся комедию абсурда. Остается верить, что она не закончится драмой. Но я отвлекся.
В городе Каратовске неожиданно наступила весна. Наступила она, как почти во всей стране, непосредственно в собачье дерьмо. Аналогичный казус случился с Виталием Дмитриевичем Кочергой, помощником мэра вышеуказанного населенного пункта. В таком событии нет ничего неприятного или опасного, если только ты не чиновник, опаздывающий на совещание к руководителю. И надо же такому приключиться, что ботинок господина Кочерги вляпался в позорную субстанцию именно за двадцать минут до начала сакрального для любого госслужащего события. Не буду посвящать вас в технические детали борьбы Виталия Дмитриевича с результатами собачьей жизнедеятельности, отмечу лишь, что битву он эту проиграл, поэтому зашел в кабинет начальника в носках. Мужчина в носках, в целом, образ комичный, а уж если речь идет о чиновнике, то тем более. Вишенкой на данном торте служила, да-да, вы не поверите, дырка.
Мэр города, Тимофей Ильич Маразов, оглядел Кочергу с головы до ног и ожидаемо уставился на отверстие в ткани, из которого смущенно выглядывала бледная плоть его помощника по связям с общественностью.
– Кочерга, здравствуй. Рад, что почтил своим присутствием, не буду врать, мы заждались. А скажи, вышел какой-то новый указ?
– Какой указ? – смущенно перетаптывался Кочерга.
– Являться на совещание к мэру города без ботинок и в носках с дырками. – Тимофей Ильич пояснил свой вопрос и, не дожидаясь реакции подчиненного, высказал иное предположение: – Или это одиночный пикет, а может, этот… как его… перформанс, да? Дочь меня новому слову научила. Ну, чего ты молчишь?
– Тимофей Ильич, наш дорогой Кочерга как бы намекает на свое бедственное положение и требует повышения оклада, – прогундосил заместитель мэра, Матвей Петрович Арбузов, отвечавший в этом коллективе, помимо всего прочего, за юмор и массовые затеи. Тимофей Ильич, отметим, тоже за словом по карманам не шарил:
– А может, он дает горожанам понять, что беден и не коррумпирован, то есть работает на наш общий имидж, как и должен поступать помощник по связям с обществом. (Слово «общественность» потомственному чиновнику не нравилось, и он всегда заменял его на более привычное.)
– Произошло трагическое недоразумение… – Кочерга замялся, думая, с чего начать, и эту паузу немедленно заполнил Тимофей Ильич:
– Трагическое недоразумение, Кочерга, это то, что твои родители потрахались, а все остальное – следствие этого недоразумения. Ты долго будешь своим пальцем светить? Садись уже! Рассказывай, мы все внимание. Хоть что-то интересное в понедельник.
Получив трибуну, Кочерга начал доклад.
– Спасибо. Извините. Так вот. Перед самым входом в мэрию я наступил в собачье дерьмо…
– Это ничего, я вот, помнится, вступил в дерьмо, вот это была проблема, – не смог удержаться Арбузов.
– Матвей Петрович! – рявкнул мэр. – Кочерга, продолжай.
– Ага, спасибо. Так вот, наступил, надо сказать, так масштабно, с душой, а у меня рифленая подошва, так что полноценно отмыть не удалось, там попотеть придется. Поэтому я мог либо войти в ботинках, но, сами понимаете, запах, либо вообще пропустить совещание, либо вот так вот – босиком, а дырку на носке я не заметил… Ботинки мне жена скоро привезет.
– А носки? Мы теперь волнуемся, ты, Кочерга, можешь простудиться, тебе надует в палец. – Арбузов решил, что сегодня его день.
– Прекратить КВН! Мы все поняли, Кочерга, спасибо тебе за заботу об атмосфере. Ладно. Давайте к делу. Мы тебя, наш босоногий друг, не просто так позвали на совещание. Назрела необходимость какой-нибудь социальной инициативы. А то мы давно ничего полезного для города родного не делали, – перешел на отеческий тон Тимофей Ильич, которого немедленно перебил неунимающийся Арбузов:
– Судя по резко растущему индексу доверия мэру, и правда, давно, советую и не начинать.
– Арбузов, ты сейчас у меня дошутишься. Кочерга, есть идеи? Что-нибудь простое, легкое в исполнении и всем нужное. Расстрелять Арбузова не предлагать.
Матвей Петрович не ожидал удара и пропустил. Чем ответить он не нашелся.
– Я, Тимофей Ильич, всегда с вниманием отношусь к знакам, – таинственно начал Кочерга.
– Дорожного движения?
Кочерга как будто бы забыл про дырку в носке и преобразился в Цицерона:
– Нет, я скорее про приметы и так далее. Мне вот кажется, если я по дороге на совещание наступил в собачье дерьмо, не знак ли это провести субботник и убрать это самое дерьмо с улиц, ну или хотя бы из какого-нибудь парка. Все это заметят, а парки после зимы действительно в ужасном состоянии. К тому же это определенный жест в сторону ностальгирующих по СССР.
– Что делающих по СССР?! Кочерга, ты за словами последи, – нахмурился мэр города, боровшийся с различным непотребством, особенно в русском языке.
Цицерон осекся и начал оправдываться:
– Ностальгирующих. Ну, иными словами, тоскующих по прошлому.
Мэр вслушался и успокоился. Почудилось.
– Какой ты сложный, Кочерга, можешь попроще выражаться! Но мысль неплохая. Свежий воздух, все могут принять участие, даже я. Непонятно только, кто собачье дерьмо убирать будет. Кого назначить?
– Можно вместо выговора, – неожиданно дал о себе знать зам по кадрам Хорьков.
Реакция начальника надолго отбила охоту у других участников собрания проявлять хоть какую-то инициативу, а знатоку истории Арбузову напомнила судьбу изобретателя медного быка.
– А что, толковое предложение. Вот я тебе, Хорьков, выговор и объявляю первому. И ты знаешь, за что!!! Это придурок Зачайкин, твоя креатура. Ладно, об этом потом. Короче, с дерьмом вопрос решили. Хорьков и его команда ответственные. Мне идея с субботником нравится. Не расстрел Арбузова, конечно, но, думаю, город оценит. Да, Матвей Петрович? Что скажешь за субботник?
– Мне нельзя, – буркнул недорасстрелянный Арбузов.
– Это почему это?
– Шаббат. Бог запретил мне работать в субботу.
Тимофей Ильич даже крякнул от креативности своего заместителя.
– Арбузов! Ты же русский!
– Да. Но бывший муж моей жены – еврей, и дома установилась традиция. Не хочу ее нарушать. Шучу я! Что вы все глаза раскатали. Да за субботник я, конечно! Хорошая мысль. И бюджет на метлы и прочее вроде есть. Что убирать будем? Кочерга, что ты там про парк рассказывал?
– Я предлагаю привести в порядок наш главный парк «Березки». Я в нем был на выходных. Постыдное зрелище.
– Много работы Хорькову? – ехидно уточнил Арбузов.
– В каком смысле? – Кочерга напрягся в поисках логики вопроса.
– Ну что там с собачьим дерьмом?
– А, вы про это. В «Березках» с дерьмом совсем плохо.
– В смысле, оно есть или его нет? – уточнил мэр, анализируя диалектичность фразы.
– Есть. Предостаточно. Но и помимо него очень много мусора.
– Вот и решили. Значит, так. Убираем парк «Березки». На субботник идут все семьями. Первым составом. Никаких любовниц. Только жены. Дети с семи лет тоже обязаны быть. Собрать прессу. Всех подговорить так, чтоб аж в Москве про «Березки» услышали! Кочерга, свободен. Переходим к строительным вопросам.
– А можно я еще тут у вас посижу? Жена только через двадцать минут будет, не хотелось бы босиком по мэрии ходить.
– Сиди, горемыка.
Подготовка к субботнику прошла успешно. Наступила пятница. Тимофей Ильич тратил утро на созерцание новой мебели, поставленной в его уютный спецкабинет для личных встреч. Хорьков проводил со своими подчиненными разъяснительную работу и угрожал уголовным преследованием за неявку. Арбузов ругался с любовницей из-за сорванного субботнего рандеву, и только Кочерга хотел принять яд. Любой. Он никак не мог решиться сообщить Тимофею Ильичу пренеприятнейшее известие. Но наконец собрался. Секретарша его впустила.
– Кочерга, ты чего такой заработанный вусмерть? Надо тебе чаще гулять. Ну рассказывай, как там наш субботник злоебучий поживает. Все организовано?
– Тимофей Ильич, произошло трагическое недоразумение…
Мэр отвлекся от своей любимой ящерицы. В предчувствии кризисной ситуации Тимофей Ильич всегда переходил на мат.
– Какое недоразумение? Трагическое?! Что с парком?
– Его убрали.
– Куда убрали?! Ты что несешь, придурок?!
Испепеленный Кочерга отреагировал стремительно.
– Убрали – в смысле вычистили. Вчера сотрудники «Регионоблхимсервиса» вышли всем коллективом и убрали парк «Березки».
– Арбузова ко мне! Срочно!
Арбузов явился через три минуты. Мэр продолжил:
– Что скажешь, Матвей Петрович? Думаешь, это пидор Исаулов мстит?
– Думаю, совпадение. А что вы так волнуетесь, ну уберем другой парк.
– Заместители у меня, туши свет. Арбузов, вот знаешь, за что я тебя люблю?
– За что?
– За то, что феерический идиот! Мы уже всех в «Березки» позвали: и этих куриц с телика, и блогеров упоротых. Они туда все равно придут с утра.
– Не подумал. Виноват, – раскаялся Арбузов, но с фантастической скоростью, опять же свойственной многим российским чиновникам, попавшим в безвыходное положение, придумал дичайший в своей абсурдности план Б.
– Тогда давайте срочно засрем парк обратно. Есть сутки. Делов-то. Еще и «Регионоблхимсервису» пистон вставим. Мол, даже парк убрать нормально не могут. Сплошной подлог.
– Арбузов, ну ладно Кочерга, он просто чиполлино с опилками в голове, но ты где мозги оставил? Нет, ты замечательно, конечно, придумал, чистый парк засрать, только как ты это предлагаешь сделать?! Выставку собак там ночью провести или рок-концерт устроить?! Как ты засрешь эти «Березки» за десять часов? Нет попроще варианта?
– Если честно, нет. Так а чего вы волнуетесь? Наймем агентство. Пусть разбираются.
– Да ты просто Эйнштейн, Арбузов! Может, тебе в президенты пойти. – Тимофей Ильич оперся на стол для устойчивости. – А тебя вообще не волнует, как мы этот замечательный заказ агентству объясним?! Что их сотрудники подумают? Я прямо-таки представил, как тебя, идиота, арестовывают за то, что ты заказал агентству засрать парк за народные деньги.
Матвей Петрович, необходимо заметить, был предельно спокоен и даже в чем-то снисходителен.
– Зачем за народные? Есть у нас должники. А агентству прилетит заказ от ваших недоброжелателей как бы. От москвичей. Люди в агентстве будут думать, что засирают парк на московские деньги специально, чтобы подставить вас во время субботника. Даже если вскроется, мы ни при чем. У меня человек надежный, хозяин агентства, а ему я объясню, что идет борьба с «Регионоблхимсервисом», и они нам устроили диверсию. Попрошу молчать. Завтра придем в абсолютнейшую помойку.
Тимофей Ильич сел в кресло и улыбнулся. Мат немедленно улетучился.
– Арбузов, ты, только когда жопа в огне, соображать начинаешь? Ведь толково придумано! Учись, Виталий Дмитриевич! Значит, так, об операции никому. Кочерга, реализация на тебе. Матвей Петрович стратегию определил. Ты уже отработай детали. И это. Кочерга. Проследи, чтобы засрали на полшишечки, чтобы выглядело, будто «Регионоблхимсервис» хреново убрал. Понятно? Все собираемся у мэрии завтра в девять. Тут до парка пять-десять минут идти.
– Конечно, Тимофей Ильич.
Прикормленное агентство взялось выполнять оригинальный заказ с особым рвением. Бюджет в этом году сводился с трудом, и неожиданный приход вернул многим надежду на летний отпуск. Креативный директор переживал, что не сможет подать проект на «Каннские львы». Идея вывезти ночью в парк собак из приюта, предварительно устроив им небольшую медикаментозную стимуляцию, была признана коллегами исключительно продуктивной. Не говоря уже о плане-перехвате машин с мусором. Кочерга даже не поехал в парк, так как уже по видео было понятно, что поставленная задача выполнена.
Ранним субботним утром от мэрии к парку двинулась странная колонна. Мужчины в камуфляже и с лопатами, женщины на шпильках, при полном параде и с метлами, казалось, они вернулись с ночного шабаша, и, наконец ряд граждан почему-то с вилами. Четких инструкций по инструментарию не написали, и каждый взял, что посчитал нужным. Все вместе это напоминало сумбурный Хеллоуин или начало погрома времен Гражданской войны. В глубине парка находилась бывшая усадьба купца Парамонова, разграбленная в 1919 году, что добавляло символизма шествию. Тимофей Ильич нацепил зачем-то бело-красную форму олимпийской сборной России, а вот Хорьков в своих болотных сапогах и перчатках по плечи напоминал палача. Кочерга, захвативший грабли для себя и Арбузова, семенил рядом с начальством в какой-то несуразной длиннополой куртке, которую ему выдал тесть. Вокруг Кочерги кучковались журналисты с камерами и блогеры с телефонами. Они убирать, разумеется, ничего не собирались, поэтому оделись достаточно празднично. Войдя в парк через главные ворота, колонна остановилась на небольшой площадке, откуда расходились в разные стороны аллеи. Тимофей Ильич смотрел на зеленые насаждения, как Наполеон на Ватерлоо. Интересный перед ним и всеми остальными участниками акции открылся пейзаж.
Кочерга начал медленно, по молекулам, превращаться в камень.
Парк «Березки» был девственно-чист. Ни пылинки. Казалось, даже муравьи в нем ходят в бахилах. Арбузов, цвета пахучего парного молока, кому-то позвонил, позеленел и что-то сказал Кочерге на ухо, глаза которого мгновенно начали смотреть в разные стороны, язык выпал, все конечности задвигались хаотично. В таком виде Кочерга подошел к Тимофею Ильичу.